Герои: Мори Ран/Томоаки Араиде-сенсей, Кудо Шиничи

Жанр: гет, ангст, МНОГО ангста, драма

Предупреждения: ООС (?!), постканон(?) + доля AU, всё плохо

Рейтинг: недо(R)

Размер: мини

Права: У Аоямы-сенсея; хотя кому такой мир нужен?

Аннотация: история может повернуться неожиданной стороной, Ран ответит «да» на предложение Араиде-сенсея (OVA «Странник через 10 лет»), но что привело к этому и что последует после?

На момент описываемых событий все герои совершеннолетние.

***

Он смотрит на неё с какой-то незыблемой тоской в глазах. На это нет повода, нет никаких особенных причин, он просто смотрит, и ей кажется, что на губах соль.

Она отводит взгляд, кусает губы, плачет по ночам, но уже больше ничего не может изменить.

Не Мори Ран, Араиде Ран, жена Араиде-сенсея.

Молодая жена красивого доктора, имеющего свою собственную маленькую частную клинику.

Она больше не живет дома, она живет с мужем. Улыбается ему по утрам, готовит для него завтрак, потом собирается сама и убегает на работу.

К отцу она забегает после обеда, присмотреть, чтобы в шкафу были свежие рубашки, он ел хотя бы что-то горячее и не забывал оплачивать счета. Больше не детектив Мори Когоро, частный охранник. В конце концов, Мори Когоро тоже мог устать постоянно оказываться в делах, которые его не касаются.

И... совсем иногда, Ран проходит мимо дома Кудо Шиничи, где сейчас, как и когда-то Шиничи... - имя отзывается в груди отчаянной болью - один живёт Конан.

Он не выходит к Ран. Никогда. Даже когда она нажимает на звонок его дома.

Он смотрит на неё из окна. Чуть-чуть качается занавеска, и её кажется, кажется, кажется, что в его синих, бесконечно синих глазах отчаянная боль.

Ей тоже плохо! Ей хочется кричать, колотить в эту дверь, требуя, чтобы он её впустил, но она, сгорбившись, как старуха, уходит прочь. Её ждёт муж. Её ждёт человек, которому перед алтарём она клялась в любви, в том, что будет с ним в счастье, и в горести, в болезни и здравии.

Араиде Ран. Она произносит своё имя нараспев, глядя с тоской на пустую стену.

Руки мужа на её плечах тёплые, большие. Он сжимает её худенькие плечи так осторожно, словно боится сломать. Она не хрупкая, совсем нет. Она сильная, но уже сломалась.

Губы мужа скользят по её телу, рисуя дорожки. Его губы накрывают её губы мягко, и она отвечает на поцелуй, позволяя увлечь себя в бездну мягкости и нежности, но не страсти.

А потом, выскальзывая из супружеской постели, когда Томоаки засыпает, в шёлке на голое тело она идёт на балкон, а потом с остервенением отмывается в душе и плачет, плачет, плачет!

Она ходит на работу, как и прежде встречается с Соноко, смеётся её выходкам и старается не показывать, с какой надеждой смотрит на телефон. Телефон для связи с единственным человеком. Телефон, который она никогда не включает в доме мужа. Потому что он ее последняя надежда... На то, что однажды она услышит в телефоне голос. Пусть даже этот голос прошепчет: «Ненавижу тебя», она не против, она не возражает. Лишь бы только услышать его... Лишь бы только узнать что он жив.

Дни проходят тихо и незаметно, складываются в недели, месяцы, годы. Надлом в её душе разрастается, она уже не помнит, с чего все началось, почему все так закончилось. Она уже не помнит, как жила по-другому и как смеялась.

Она больше не встречается с Соноко. Почти не заходит к отцу. Она занимается с мужем любовью и засыпает на его груди, больше не пытаясь смыть с себя следы его рук, его губ. Она больше не смеется, она больше не помнит, кто такая Мори Ран и кого она любила.

Араиде Ран.

Она повторяет это как молитву, когда смотрит на две полоски на тесте на беременность.

Араиде.

Не Кудо...

Араиде.

Давно забытая, ушедшая боль пульсирует в груди, разрывая и без того изувеченные ошметки сердца в кровавые брызги. Что...

что же...

что же она натворила...

Жила?

Позволила себе жить?

Ради чего всё это было?

На безымянном пальце гладкий ободок обручального кольца. Она царапает палец до крови, пытаясь стянуть кольцо с опухшей фаланги. Она почти кричит, но вой затихает в горле, умирает.

Не более чем он...

Не более чем она...

Ран вытаскивает телефон в последний раз, включает его, смотрит на пустой экран. Ни пропущенных звонков. Ни пропущенных смс-сообщений. Он не мог умереть, она знает это точно, истина всегда жила в её сердце, но она позволила себе про неё забыть, потому что больше так не могла. Не могла ждать. Не могла верить в себя и свои силы.

Телефон молчит.

У ободка кольца кровь, кровь у неё под короткими ногтями, положительный тест на беременность лежит рядом.

Она знает, что он бы не простил, она знает, что для него умерла. И в который раз перед взглядом глаза. Синие-синие, с безотчетным укором. от которого ей хочется кричать. Но она не кричит. Она молча смотрит на телефон и ждёт, сама не зная чего.

Последнего шанса? Надежды на что-то?

Она не знает.

Она не помнит, чего хотела, не помнит, почему она согласилась стать женой человека, которого не любила, но к которому испытывала уважение.

Губы горчат, будто по свежим ранам присыпанные солью. Это был её выбор. И она не дождалась. Она устала ждать! Так почему же за это должен кто-то отвечать? Но она хотела бы знать, жив ли он, всё ли с ним в порядке, всё ли с ним хорошо!

Она хотела бы знать... Нет, не простил ли он её - она никогда не простит себя сама, она хотела бы знать, не забыл ли он её.

Слёзы градом катятся по щекам. В её жизни когда-то было до, а потом всё стало после. В «до» она была наивной идиоткой, для которой вера была мерилом настоящего, будущего и прошлого. В «после» она Араиде Ран... Жена врача, жена уважаемого человека и у неё скоро будет ребёнок.

Синие глаза со дна памяти, с омута души, смотрят с беззаветной тоской и отчаянием, синие глаза мальчишки, который целовал её так, как не целовал её никто «до» или «после».

Синеглазое счастье, от которого она отказалась сама.

Синеглазая боль, которой она так и не нашла места в своем сердце.

Больше нет сил плакать. Нет сил верить. Ждать. Больше нет веры.

Хорошо заканчиваются только сказки, а она...

Не нашла в себе сил хорошо закончить свою.

Телефон пищит на высокой ноте. Батарейка почти разрядилась. Она не заряжала этот телефон давно, очень давно.

Пальцы дрожат, когда она нажимает на клавиши, осторожно, плавно, боясь сломать, хотя в её руках давно нет прежней силы.

«Я больше не люблю тебя. Я больше не буду ждать», - пишет она, а потом отправляет сообщение на единственное имя в телефонной книге, и на два номера сразу. Кудо Шиничи, который так и не вернулся. Эдогава Конан, который так и не признался.

Телефон пищит, сообщая, что сообщение успешно доставлено.

Она ждет несколько минут, толком не зная, на что надеется.

Ответное сообщение приходит мгновенно.

И в нём всего одно слово:

«Живи».

Она обещает себе, что больше не будет плакать, что ни одна слеза больше не упадет из ее глаз, но вместо этого она закрывает лицо руками и бессильно, отчаянно рыдает, размазывая по лицу косметику.

С искривленных горем губ срывается тихое, отчаянное, горькое «Шиничи», а потом её накрывает спасительным беспамятством...

Её находит вернувшийся раньше времени муж.

Её увозит скорая. А потом звучат слова: «Ваша жена беременна, это бывает».

На его счастье, «у нас будет ребёнок», ей больно смотреть.

Но эта боль возвращает её к жизни.

Капля по капле.

Слово за слово.

Улыбка за улыбкой.

Она будет жить. Раз ОН хотел этого, она будет.

Пусть она больше не такая сильная, как была, это не страшно.

У неё всё равно получится.

Она должна это сделать. Она справится.

На следующий день её забирает из больницы муж.

Томоаки хлопочет вокруг неё как наседка.

Любой её каприз исполняется мгновенно, но у неё на них нет сил. Хорошие девочки не капризничают, а она всегда была хорошей девочкой.

Она снова встречается с Соноко.

Смеется маминому ужасу: «Я стану бабушкой?!»

Снова ходит к отцу, присматривая за ним.

И десятой дорогой обходит дом Кудо Шиничи.

Ей бы завыть, расплакаться, закричать, но она будущая мама, а им противопоказаны такие стрессы.

Ей бы дать себе волю, всё забыть и всё начать сначала, но кровью на сердце всего одно слово:

«Живи».

И она живёт.

Муж, работа, семья, встречи с подругами и ни к чему не обязывающий флирт с смешным начальником. ЕЙ больше не снятся синие глаза с укором и нежностью на неё смотрящие.

Она больше не читает газет, не смотрит телевизор, когда там рассказывают про успехи нового величайшего детектива столетия.

Она живёт как все.

Но она знает одно, то, чему она научит свою дочь, то единственное, чему она её научит обязательно - это тому, что нельзя сдаваться, нужно верить, верить до самого конца! Верить, когда не верят уже другие.

А сама будет жить.

Обязательно.

Как-нибудь...

Потому что он так хотел.

Потому что она сама так и не смогла его разлюбить.

Синеглазое счастье было так близко, а она отказалась от него сама, испугалась, растерялась? Неважно. Она отказалась.

Отказалась.

И будет до конца своих дней нести эту боль. И эту память.

...Синие глаза смотрят на неё мягко, уже без укора, с нежностью и немного с тоской. Уже не такой беспросветной, не такой отчаянной.

В синих глазах проходящего мимо мужчины она читает тепло и мягкое «живи», и она живет…

 

15.09.2014